На следующее утро, 13 июня, я отправился в военное министерство переговорить с г-ном Пашем и получить от него такое же распоряжение, какие получал раньше от г-на Го.
Я захожу в его кабинет; ввожу его, как мне представляется, в курс принятых решений; он холодно меня выслушивает и говорит:
— Я не господин Паш; я временно исполняю его обязанности; ваше дело не может быть завершено: господин Серван сегодня утром покинул министерство; мне неизвестно, где ваши бумаги, я это выясню.
Точно громом поражённый, я поднимаюсь в артиллерийское управление; мне говорят, что г-н Серван забрал все бумаги с собой и что моих бумаг не нашли.
Отправляюсь в министерство иностранных дел; министра Дюмурье и след простыл, он временно принял на себя военное министерство. Возвращаюсь домой, чтобы написать ему; я полагаю, что мне достаточно будет получить у нотариуса военного ведомства копию выписки из акта о внесении мною залога в размере семисот пятидесяти тысяч франков; чтобы доказать г-ну Дюмурье, что в этом ведомстве действительно есть двести пятьдесят тысяч франков, принадлежащих мне, под обеспечение которых, как ему хорошо известно, г-н Серван обязался в его присутствии выдать мне дополнительную сумму в размере пятидесяти тысяч экю.
Четырнадцатого июня г-н Дюмурье, перегруженный множеством дел, сообщает мне через г-на Ломюра, своего адъютанта, что вручит мне пятьдесят тысяч экю, о которых договорено с г-ном Серваном; что он отлично это помнит и чтобы я зашёл через день. «Благословен господь! — думаю я опять, — эта помеха всего лишь оттяжка!»
Радостный, отправляюсь туда 16 июня в полдень; это был час приёма Дюмурье в военном министерстве, его нет; я жду. Вместо него в большую приёмную является чиновник и оповещает всех, что г-н Дюмурье только что оставил пост военного министра и пока ещё неизвестно, кто его заменяет. При этом известии я не удержался от горькой и презрительной улыбки; препятствия, неизменно встававшие на моём пути, поистине отличались печальной изобретательностью. Я решил подняться в канцелярию; все кабинеты были настежь открыты и пусты. В непередаваемом состоянии я невольно воскликнул:
— О, бедная Франция! О, бедная Франция! — и ушёл домой, задыхаясь от боли в сердце.
Добило меня письмо от Лаога, полученное 23 июня, где он сообщал, что господа Огер и Гранд отказались внести залог ввиду того, что министр, пославший г-ну де Мольду, нашему послу в Гааге, распоряжение, чтобы он предложил им внести этот залог, им самим об этом не написал. (О, чудовищный хаос канцелярий! Ведь речь шла о чистых формальностях.) Но всё это была только отговорка. Эти господа, нажившие столько денег, служа нашей Франции, тогда служили её врагам — Голландии и Австрии. Всё полетело к чёрту; и придётся начинать сначала, когда появятся новые министры. Я кусал от отчаяния локти.
Но как мне ни худо, я должен воздать должное г-ну Дюмурье и поблагодарить его, — он был настолько внимателен, что, покидая министерство, осведомил обо всех моих трудностях г-на Лажара, своего преемника в военном министерстве; это, вне всякого сомнения, расположило того отнестись внимательно к истории вопроса и к отчёту обо всех препятствиях, встающих, точно по воле ада, на пути этих ружей, — к отчёту, который я сделал с документами в руках.
— Всё это тем более досадно, — сказал с грустью г-н Лажар, — что потребности наши огромны и мы просто теряемся. Вам следует, — сказал он мне, — повидаться с господином Шамбонасом (министром иностранных дел) и подумать, что́ можно сделать в связи с отказом, более чем бесчестным, банкиров Огера и Гранда. А я тем временем проверю, в каком положении находится вопрос о ваших пятидесяти тысячах экю, которые столько раз от вас ускользали.
Благожелательный тон г-на Лажара показался мне добрым предзнаменованием.
Он вызвал г-на Вошеля, начальника артиллерийского управления, который ему сказал, что действительно между обоими министрами было согласовано предоставление мне этой суммы под залог моих денежных бумаг, имеющихся в министерстве.
Господин Лажар честно ответил уже на следующий день, 19 июня, на просьбу, поданную мною ему для порядка в письменном виде, прислав мне следующее письмо, к которому был приложен ордер на получение ста пятидесяти тысяч ливров в национальном казначействе:
...«19 июня 1792, 4-го года Свободы.
Господин Бомарше!
Вы просите меня, сударь, чтобы я дал Вам возможность вывезти из Зеландии шестьдесят тысяч солдатских ружей, которые Вы там достали в соответствии с соглашением, имеющимся у Вас с правительством, выдав Вам для этой цели новый аванс в счёт оплаты данной поставки в размере пятисот тысяч ливров, что составит вместе с деньгами, уже полученными Вами, шестьсот пятьдесят тысяч ливров. Я нахожу тем менее возражений для предоставления Вам этого пособия, что Вы, как было Вами отмечено, оставили в обеспечение ценности, превышающие этот аванс. При сём прилагается ордер на получение ста пятидесяти тысяч ливров в национальном казначействе.
Я посылаю моего кассира получить указанную сумму, заставившую себя так чудовищно долго ждать! Ничтожная и странная придирка задерживает снова её выплату.
Один из чиновников канцелярии военного министерства, — объясняют моему кассиру, — специально приходил напомнить, чтобы мы не забыли у вас потребовать, как это положено перед выдачей денег поставщикам, предъявления патента.