Драматические произведения. Мемуары - Страница 23

Граф. Боже милосердный!

Во время следующей реплики Фигаро граф не сводит глаз с окна.

Фигаро. Откровенно говоря, мне непонятно, почему я не имел большого успеха: ведь я наводнил партер прекрасными работниками, — руки у них… как вальки. Я запретил перчатки, трости, всё, что мешает рукоплесканиям. И даю вам честное слово, перед началом представления я проникся уверенностью, что завсегдатаи кофейной относятся ко мне в высшей степени благожелательно. Однако ж происки завистников…

Граф. Ага, завистники! Значит, автор провалился.

Фигаро. Как и всякий другой. Что же в этом особенного? Они меня освистали. Но если бы мне ещё раз удалось заставить их собраться в зрительном зале…

Граф. То скука бы им за тебя как следует отомстила?

Фигаро. О, чёрт, как же я их ненавижу!

Граф. Ты всё ещё бранишься! А знаешь ли ты, что в суде предоставляют не более двадцати четырёх часов для того, чтобы ругать судей?

Фигаро. А в театре — двадцать четыре года. Всей жизни не хватит, чтобы излить мою досаду.

Граф. Мне нравится твоя забавная ярость. Но ты мне так и не сказал, что побудило тебя расстаться с Мадридом.

Фигаро. Мой ангел-хранитель, ваше сиятельство: я счастлив, что свиделся с прежним моим господином. В Мадриде я убедился, что республика литераторов — это республика волков, всегда готовых перегрызть друг другу горло, и что, заслужив всеобщее презрение смехотворным своим неистовством, все букашки, мошки, комары, критики, москиты, завистники, борзописцы, книготорговцы, цензоры, всё, что присасывается к коже несчастных литераторов, — всё это раздирает их на части и вытягивает из них последние соки. Мне опротивело сочинительство, я надоел самому себе, все окружающие мне опостылели, я запутался в долгах, а в карманах у меня гулял ветер. Наконец, рассудив, что ощутительный доход от бритвы лучше суетной славы пера, я оставил Мадрид. Котомку за плечи, и вот, как заправский философ, стал я обходить обе Кастилии, Ламанчу, Эстремадуру, Сьерру-Морену, Андалусию; в одном городе меня встречали радушно, в другом сажали в тюрьму, я же ко всему относился спокойно. Одни меня хвалили, другие порицали, я радовался хорошей погоде, не сетовал на дурную, издевался над глупцами, не клонил головы перед злыми, смеялся над своей бедностью, брил всех подряд и в конце концов поселился в Севилье, а теперь я снова готов к услугам вашего сиятельства, — приказывайте всё, что вам заблагорассудится.

Граф. Кто тебя научил такой весёлой философии?

Фигаро. Привычка к несчастью. Я тороплюсь смеяться, потому что боюсь, как бы мне не пришлось заплакать. Что это вы всё поглядываете в ту сторону?

Граф. Спрячемся.

Фигаро. Зачем?

Граф. Да иди же ты, несносный! Ты меня погубишь!

Прячутся.

Жалюзи в первом этаже открывается, и в окне показываются Бартоло и Розина.

Явление третье

Бартоло, Розина.

Розина. Как приятно дышать свежим воздухом!.. Жалюзи так редко открываются…

Бартоло. Что это у вас за листок?

Розина. Это куплеты из Тщетной предосторожности, — мне их дал вчера учитель пения.

Бартоло. Что это ещё за Тщетная предосторожность?

Розина. Это новая пьеса.

Бартоло. Опять какая-нибудь мещанская драма! Какая-нибудь глупость в новом вкусе!

Розина. Не знаю.

Бартоло. Ну, ничего, ничего, газеты и правительство избавят нас от всего этого. Век варварства!

Розина. Вечно вы браните наш бедный век.

Бартоло. Прошу простить мою дерзость, но что он дал нам такого, за что мы могли бы его восхвалять? Всякого рода глупости: вольномыслие, всемирное тяготение, электричество, веротерпимость, оспопрививание, хину, энциклопедию и мещанские драмы…

Лист бумаги выскальзывает у Розины из рук и падает на улицу.

Розина Ах, моя песенка! Я вас заслушалась и уронила песенку. Бегите, бегите же, сударь, а то моя песенка потеряется!

Бартоло. А, чёрт, держали бы как следует! (Отходит от окна.)

Розина (смотрит ему вслед и подаёт знак на улицу). Пст, пст!

Появляется граф.

Скорей поднимите и — бегом!

Граф мгновенно поднимает с земли лист бумаги и скрывается.

Бартоло (выходит из дома и начинает искать). Где же она? Я не вижу.

Розина. Под окном, у самой стены.

Бартоло. Нечего сказать, приятное поручение! Наверно, здесь кто-нибудь проходил?

Розина. Я никого не видела.

Бартоло (сам с собой). А я-то стараюсь, ищу! Бартоло, мой друг, вы болван, и больше ничего. Вот вам урок: в другой раз не станете открывать окон, которые выходят на улицу. (Входит в дом.)

Розина (у окна). Оправданием служит мне моя горькая доля: я одинока, сижу взаперти, меня преследует постылый человек, так разве же это преступление — попытаться выйти на волю?

Бартоло (появляется у окна). Отойдите от окна, сеньора. Это моя оплошность, что вы потеряли песенку, но подобное несчастье больше с вами не повторится, ручаюсь вам. (Запирает жалюзи на ключ.)