Примите заверения в уважении от
Я вернулся к г-ну Лебрену около часа. Он принял меня с видом… казалось, говорившим, что он огорчён за меня… с видом… несколько напоминавшим первый день, когда мы встретились. Это заставило меня насторожиться, очень уж явной была перемена.
— Возьмите ваши паспорта, — сказал он мне, — и отправляйтесь. Обратитесь от моего имени к господину де Мольду и постарайтесь сообща сделать всё возможное.
— А на основании чего, сударь, господин де Мольд, по-вашему, поверит мне и станет выполнять то, к чему обязывает его договор от восемнадцатого июля, если вы, министр, которому он подчинён, не сообщите ему, что полностью поддерживаете этот договор, заключённый вашими предшественниками, отдав господину де Мольду министерский приказ неукоснительно выполнить его? Мне в этом нет никакой нужды; но он-то ведь станет действовать только по вашему приказу?
— Он должен действовать, — сказал мне министр с живостью, — моё письмо его к этому обязывает: я посылаю ему с вами надлежащую грамоту. Сейчас я её заверю и вложу в мой пакет.
Он написал в моём присутствии под актом от 18 июля следующие слова:
...«Копия соответствует оригиналу. Париж, сего 20 сентября 1792 года.
Министр иностранных дел.
Он вскрыл свой пакет, адресованный г-ну де Мольду, чтобы вложить туда акт от 18 июля, со своей припиской, удостоверявшей, что он этот договор признаёт и к нему присоединяется.
— А залог? — сказал я ему. — Разве вы его мне не даёте? Не имея залога, нечего и пытаться что-нибудь сделать; без него я не могу уехать.
— Будет лучше для вас и для меня (сказал он, не глядя на меня), если я пошлю его прямо г-ну де Мольду, поскольку это наше дело, и он должен внести его от нашего имени! Не сомневайтесь, он получит его до вашего прибытия в Гаагу. Что до денег, в которых вам отказано, — добавил он любезно, — у вас есть все основания жаловаться. Но если для окончания дела вам нужны двести тысяч франков или даже сто тысяч экю, я прикажу г-ну де Мольду отсчитать их вам, когда вы попросите. У него есть семьсот тысяч франков, принадлежащих мне, я беру это на свою ответственность. Пожалуйста, доставьте также мне удовольствие и справьтесь как негоциант, в соответствии с заметками, которые я вам дам, о цене и качестве парусины и других важных для нас предметов; мне было бы важно иметь об этом суждение человека сведущего. Оставьте мне договор и пакет, приходите завтра поутру; я верну их вам вместе с моими заметками.
— Я уезжаю, сударь, полагаясь на ваше слово, — сказал я, глядя ему в глаза.
— Вы можете на него положиться, — сказал он, отводя взор.
Я вернулся туда на следующий день, 21 сентября; обо мне доложили; слуга вернулся и вручил мне только простое письмо, адресованное г-ну де Мольду.
— Министр не может вас видеть. Он приказал передать вам, сударь, чтобы вы поднялись в канцелярию забрать ваши паспорта и отправлялись в Голландию.
Удивлённый таким приёмом, я сказал ему:
— Спросите, мой милый, вложен ли договор в конверт, который он мне передаёт, и не забыл ли он о своих заметках.
Он вошёл в кабинет и вернулся сказать мне, что г-ну Лебрену больше не о чем со мной говорить; что договор вложен в письмо и чтобы я уезжал как можно скорее.
«Браво! — сказал я себе. — Следственно, я еду! Потеряв столько дней, так и не получив ни от кого поддержки, не зная даже, везу ли я с собой заверенный договор и приказ о его выполнении или какое-нибудь ничего не значащее письмо в их обычной манере!» Печально взял я наши паспорта и отправился к человеку, который должен был дать мне в долг необходимые деньги; ибо на деньги г-на Лебрена я уже не рассчитывал.
Человек сказал мне:
— Сударь, с займом ничего не вышло: на вас смотрят как на лицо, осуждённое государством, которое желает вас погубить; кошельки для вас закрыты.
Я вернулся домой, взял немного золота, отложенного мною, как предусмотрительным человеком, на чёрный день. Экю, которые я намеревался сдать в национальное казначейство, если бы мне вернули мои деньги, я отнёс к банкиру, чтобы получить кредит на эту сумму в Голландии, и выехал всего с тридцатью тысячами франков вместо тех крупных сумм, которые были мне необходимы и которых меня так предательски лишили! Итак, я пустился в путь, не преминув, однако, оставить протест против всех гнусностей, претерпленных мною от наших министров; поначалу я собирался вручить его запечатанным моему нотариусу, с тем чтобы он был вскрыт в надлежащем месте и в надлежащее время в случае моей смерти или несчастья. Но я изменил намерение из опасения, что акт об отдаче на хранение этого запечатанного пакета привлечёт до времени их внимание к моему протесту, который должен быть оглашён, только если окажется, что министр Лебрен нарушил все свои обещания. Я оставил запечатанный конверт в своём запертом секретере, где его нашли бы при снятии печатей, так как в случае обвинительного декрета всё в моём доме было бы непременно опечатано. Я прошу сейчас вскрыть этот конверт и огласить мой протест в присутствии комиссаров, которые будут описывать мои бумаги, чтобы его подлинность была удостоверена.
В ожидании этого переписываю его здесь по копии, которую сохранил.
...«В Лондоне, сего 8 февраля 1793 года.