Драматические произведения. Мемуары - Страница 108

108

Граф (нерешительно). Ну, что ж… нынче же вечером… без всякой огласки… ваш духовник…

Графиня (с воодушевлением). А я заменяю ей мать, и я подготовлю её к священному обряду. Неужели вы допустите, чтобы только ваш друг проявил великодушие к этой прелестной девушке? Я льщу себя надеждой, что нет.

Граф (смущённо). Ах, графиня… поверьте…

Графиня (радостно). Да, граф, я вам верю. Сегодня день рождения моего сына, и отныне, благодаря совпадению двух событий, день этот будет мне ещё дороже. (Уходит.)

Явление девятое

Граф, Бежарс.

Граф (смотрит ей вслед). Я не могу прийти в себя от изумления. Я ожидал споров, бесконечных возражений, а она оказалась такой справедливой, доброй, великодушной к моей девочке! «Я заменяю ей мать», — сказала она. Нет, это не безнравственная женщина! Я невольно преисполняюсь уважения к тому душевному величию, которое сквозит в её действиях… хочу осыпать её упрёками, но её тон меня обезоруживает. Я сам виноват, друг мой, что выразил изумление при виде горящих писем.

Бежарс. А я этому нисколько не удивился, я же видел, с кем вы идёте. Эта гадина вам прошипела, что я здесь выдаю ваши тайны! Столь низкие обвинения не могут задеть человека, который стоит на такой нравственной высоте, как я, — они ползают где-то там, далеко. Со всем тем, сударь, что вам так дались эти бумаги? Ведь вы же меня не послушались и взяли те, которые вам хотелось сохранить. О, если б небу угодно было, чтобы графиня обратилась ко мне за советом раньше, вы бы теперь не располагали против неё неопровержимыми уликами!

Граф (горько). Да, неопровержимыми! (В сильном волнении.) Подальше от моей груди — они её жгут! (Выхватывает спрятанное на груди письмо и опускает в карман.)

Бежарс (мягко). Теперь я, думается, с бóльшим успехом вступлюсь за права законного сына; в конце концов не ответствен же он за свою горькую судьбу, которая толкнула его в ваши отеческие объятия.

Граф (снова вспылив). Отеческие? Никогда!

Бежарс. Не виноват он также, что любит Флорестину. И всё-таки, пока он подле неё, могу ли я соединиться с этой девушкой? Быть может, она увлечена сама и согласится только из уважения к вам. Оскорблённая кротость…

Граф. Я тебя понимаю, мой друг. Твои соображения столь убедительны, что я решаюсь отослать его немедленно. Да, мне легче будет жить на свете, когда злополучное это существо перестанет оскорблять мой взор. Но как заговорить об этом с графиней? Захочет ли она с ним расстаться? Значит, придётся прибегнуть к крайней мере?

Бежарс. К крайней?.. Нет… Но воспользоваться для данной цели разводом вы можете: у отчаянных французов это принято.

Граф. Чтобы я предал огласке мой позор! Правда, некоторые жалкие людишки так именно и поступили, но ведь это последняя степень падения современных нравов. Пусть бесчестье явится уделом, во-первых, тех, кто идёт на такой срам, а во-вторых, мерзавцев, повинных в этом сраме!

Бежарс. Я поступил по отношению к графине и по отношению к вам так, как мне подсказывала честь. Я отнюдь не являюсь сторонником насильственных мер, особенно если речь идёт о сыне…

Граф. Нет, не о сыне, а о постороннем человеке, отъезд которого я ускорю.

Бежарс. Не забудьте и о дерзком слуге.

Граф. Да, он мне надоел. Вот тебе моя расписка, мой друг, беги к нотариусу и получи три миллиона золотом. Теперь у тебя будут все основания проявить великодушие при заключении брачного договора, с которым нам во что бы то ни стало надо покончить сегодня же… теперь у тебя целое состояние… (Передаёт ему расписку, берёт его под руку, и они оба направляются к выходу.) Сегодня в полночь, без приглашённых, в часовне графини… (Последних его слов не слышно.)

Действие четвёртое

Сцена представляет ту же комнату графини.

Явление первое

Фигаро один, в волнении оглядывается по сторонам.

Фигаро. Она мне сказала: «Приходи в шесть часов сюда: это самое удобное место для разговора…» Я мигом слетал по разным делам и весь в поту вернулся домой. Где же она? (Ходит по комнате и вытирает лицо.) А, чёрт, я же не сумасшедший! Я же видел, как граф выходил отсюда с ним под руку!.. Так что же, из-за одного шаха бросать партию?.. Какой оратор малодушно покинет трибуну только потому, что один из его аргументов выбит из рук? Но что за гнусный обманщик? (Живо.) Вырвать у графини согласие на истребление писем только для того, чтобы она не обнаружила, что одно письмо пропало, а затем уклониться от объяснения!.. Это исчадье ада, такого ада, каким нам изобразил его Мильтон! (Шутливым тоном.) Хорошо я сказал про него недавно, когда был уж очень зол: «Оноре Бежарс — это тот самый дьявол, о котором евреи говорили, что имя ему легион. Кто приглядится к нему повнимательнее, тот заметит, что у этого беса раздвоенные копыта — единственная часть тела, которую, как уверяла моя матушка, черти не могут скрыть». (Смеётся.) Ха-ха-ха! Я снова в весёлом расположении духа, прежде всего потому, что мексиканское золото я отдал на сохранение Фалю, — так мы выиграем время. (Хлопает себя по руке запиской.) А затем… слушай, ты, лицемер из лицемеров, перед коим прислужник сатаны — Тартюф — просто мальчишка! Благодаря всесильному случаю, благодаря моей тактике, благодаря нескольким луидорам, которые я кое-кому сунул, мне обещано твоё письмо, где, как говорят, ты превосходнейшим образом сбрасываешь маску! (Раскрывает записку и читает.) Мерзавец, который его читал, просит за него пятьдесят луидоров… Ну что ж, он их получит, ежели письмо того стоит. Если мне в самом деле удастся вывести из заблуждения моего господина, которому мы с Сюзанной стольким обязаны, то я буду считать, что моё годовое жалованье истрачено не зря… Но где же ты, Сюзанна? Как бы мы с тобой посмеялись! О che piacere!.. Выходит дело, до завтра! Не думаю, чтобы нам грозила опасность нынче вечером… А впрочем, к чему терять время?.. Я всегда в этом раскаивался… (Очень живо.) Никаких отсрочек, побежим за разрывным снарядом, на ночь положим его под подушку, утро вечера мудренее, а там посмотрим, кто из нас двоих завтра взлетит на воздух.

108