Ваш и проч.
...Р. S. Не дай бог, чтобы я так думал! Но поскольку Вы, как Вы говорите, передали Ваше письмо новому министру Пашу, передайте ему также и мой ответ: это положит начало расследованию, за что он будет Вам весьма признателен».
Когда моё письмо было отправлено, я почувствовал огромное облегчение, честное слово! Что до письма, то оно пошло по почте, поскольку я опасался, как бы оно не подвело моего управляющего, если будет передано им.
— Подождём, — сказал я, — обещанных известий. Посмотрим, главное, что скажет Паш, наш новый министр.
Я уехал в Роттердам, чтобы составить акты, которые я хотел получить от негоцианта Ози, моего поставщика. Он, казалось, был удивлён такого рода предосторожностями. Я заверил его, что того требует моё положение. Он был в нерешительности. Я отлично видел, что он служит своей стране; но мог ли его в этом укорять я, служивший моей?
Наконец мы покончили со всем, составив четыре нотариальных акта, с которыми вы можете ознакомиться. Первым актом он признавал во мне законного владельца оружия после выплаты ему всех должных сумм; по окончательному расчёту за мной оставалась скромная сумма в тысячу двадцать шесть флоринов два су восемь денье;
вторым актом я брал на себя обязательство не вывозить ружья из Тервера, не обеспечив ему залога в пятьдесят тысяч немецких флоринов;
третьим актом он обязывал меня возместить ему все расходы по хранению и другие расходы, которые не входят в плату за оружие и должны быть определены отдельно;
наконец, четвёртым я обещал не возбуждать против него лично преследований за политические препятствия, которые И. В. П. поставили вывозу моего оружия.
Сверх того, было составлено письмо Джеймсу Тюрингу, сыну, в Тервере, с распоряжением выдать мне все ружья, которые были им получены, но воспрепятствовать их погрузке до внесения искомого залога! Сверх того, письмо его брюссельскому оружейнику, согласно которому тот должен прибыть в Тервер в моё распоряжение, чтобы удостоверить, что никто не видел и не трогал ружей с момента, когда они были упакованы в ящики в феврале сего года, и что они соответствуют сделанной ранее описи.
Как видите, ко мне нельзя было придраться. Но во всём этом нет и упоминания ни о претензиях ко мне некоего Провена, которые выставляет против меня Лекуантр, ни о протестах сего Провена, адресованных негоцианту Ози с требованием не выдавать ружей Пьеру-Огюстену Бомарше, то есть мне.
Во всём этом нет также упоминания и о том, что моё право собственности на эти ружья оспаривалось каким-либо другим владельцем, который наложил на них арест в Тервере, о чём предумышленно заявил моему обвинителю Лекуантру министр Лебрен, внезапно сделавший это счастливое открытие.
Господин Лебрен! Господин Лекуантр! Эти четыре акта напечатаны. Оригиналы их находятся у меня. Прочтите их внимательно, каждый со своей точки зрения. Лебрен следит за тайными манёврами, Лекуантру внушили оскорбительное ко мне отношение. Я не силён в подобных поединках. Посмотрим, является ли разум и умеренность оружием достаточно хорошей закалки, чтобы парировать такого рода удары!
Необходимо коротко сказать о поведении голландцев, дабы тут не осталось никаких тёмных мест.
Голландские штаты никак не могут заявить (как утверждает г-н Лебрен), что они никогда не препятствовали вывозу этого оружия и что протесты исходили только от частных лиц, называвших себя владельцами и т. д.; истина, подтверждаемая юридическими документами (моя жалоба от 12 июня и ответ Генеральных штатов от 26 июня 1792 года), истина, говорю я, состоит в том, что единственным истцом, опротестовавшим вывоз оружия, был некий г-н Буоль, посланник, императорский агент, который утверждал, что его августейший повелитель всё ещё располагает правами на эти ружья, хотя г-н Ози (а я получил их только от него одного) рассчитался наличными и хотя этот же г-н Ози, перед тем как забрать их из крепостей Малин и Намюр или из Антверпена, выполняя договор, внёс императору через господ Валкье и Гамарша, в Брюсселе, залог в размере пятидесяти тысяч флоринов, что удостоверено актом о внесении вышеозначенного залога, которым все права императора были погашены, и о чём мне, по моему настоянию, было, как вы видели, выдано свидетельство, нотариально заверенное тем же банкиром Ози, а также расписка об окончательном со мной расчёте, осуществлённом в присутствии того же нотариуса, дабы у меня была возможность ответить г-ну Буолю и, в ещё большей степени, господам Клавьеру и Лебрену, которые делали вид, что сомневаются не только в моём праве на ружья, но и в самом существовании этих ружей в порту Тервер.
Нота г-на Буоля, вручённая Голландским штатам от имени короля Венгрии, настолько необходима для окончательного установления истины и подлинных мотивов эмбарго, наложенного голландцами на наши ружья, а также выяснения меры правдивости г-на Лебрена, что я помещу её здесь:
...«Нота г-на барона де Буоля, поверенного в делах Венского двора, вручённая 5 июня 1792 года И. В. П. и 8 июня, через г-на секретаря Фажеля, г-ну де Мольду, полномочному посланнику Франции в Гааге, передавшему 9 июня её копию г-ну де Лаогу, который ответил на неё 12-го и которому И. В. П. ответили 26 июня.